Главная » 2014 » Август » 14 » Скачать Семантика и сочетаемость имен-названий времен и месяцев года в языке произведений И.А. Бунина. Бадертдинова, Лилия Абраровна бесплатно
8:46 PM
Скачать Семантика и сочетаемость имен-названий времен и месяцев года в языке произведений И.А. Бунина. Бадертдинова, Лилия Абраровна бесплатно
Семантика и сочетаемость имен-названий времен и месяцев года в языке произведений И.А. Бунина
Диссертация
Автор: Бадертдинова, Лилия Абраровна
Название: Семантика и сочетаемость имен-названий времен и месяцев года в языке произведений И.А. Бунина
Справка: Бадертдинова, Лилия Абраровна. Семантика и сочетаемость имен-названий времен и месяцев года в языке произведений И.А. Бунина : диссертация кандидата филологических наук : 10.02.01 Казань, 2004 179 c. : 61 05-10/297
Объем: 179 стр.
Информация: Казань, 2004
Содержание:
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I СОДЕРЖАТЕЛЬНАЯ СТРУКТУРА ИМЕН, ОБОЗНАЧАЮЩИХ ВРЕМЕНА И МЕСЯЦЫ ГОДА
11 Основные параметры рассмотрения темпоральных имен в литературе вопроса
12 Собственно-темпоральная семантика имен, обозначающих времена и месяцы года, в языке произведений И АБунина
13 Времена года как природные явления в языке произведений И АБунина
14 Коннотативная семантика лексем, называющих времена и месяцы года в языке произведений И АБунина
Выводы по I главе
ГЛАВА И СОЧЕТАЕМОСТЬ ИМЕН-НАЗВАНИЙ ВРЕМЕН И МЕСЯЦЕВ ГОДА С АДЪЕКТИВНЫМИ СЛОВАМИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ИАБУНИНА
21 Проблемы семантической классификации прилагательных в литературе вопроса
22 Сочетаемость имен-названий времен и месяцев года с температурными прилагательными
23 Сочетаемость имен-названий времен и месяцев года с прилагательными по признаку "наличие-отсутствие атмосферных осадков"
24 Сочетаемость имен-названий времен и месяцев года с темпоральными прилагательными
25 Сочетаемость имен-названий времен и месяцев года с оттопонимическими прилагательными
26 Сочетаемость имен-названий времен и месяцев года со свето-цветовыми прилагательными
27 Сочетаемость имен-названий времен и месяцев года с эмоционально-оценочными прилагательными
Выводы по II главе
ГЛАВА III СОЧЕТАЕМОСТЬ СУБСТАНТИВОВ, НАЗЫВАЮЩИХ ВРЕМЕНА И
МЕСЯЦЫ ГОДА, С ГЛАГОЛАМИ В ЯЗЫКЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИАБУНИНА
31 Сочетаемость имен, называющих времена и месяцы года, с глаголами бытия и фазовыми глаголами в языке произведений ИАБунина
32 Сочетаемость субстантивов, обозначающих времена и месяцы года, с глаголами действия и воздействия
33 Сочетаемость субстантивов, обозначающих времена года, с глаголами движения и перемещения
34 Сочетаемость субстантивов, обозначающих времена и месяцы года, с глаголами психической деятельности
Выводы по III главе
Введение:
Проблемы парадигматики и синтагматики, выдвинутые Ф. де Соссюром, а также представителями Казанской лингвистической школы, прежде всего Н.В.Крушевским, предложившим понятия "ассоциация по смежности" и "ассоциация по сходству" [Крушевский 1883: 145], сохраняют свою актуальность и перспективность и в современной лингвистике, которая, акцентируя концептуально-семантический аспект, выдвигает в качестве приоритетных вопросы семантической валентности и сочетаемости.
Идеи о семантических взаимосвязях языковых единиц получили свое развитие в трудах Л.В.Щербы, В.В.Виноградова, Ю.Д.Апресяна, Н.Д.Арутюновой, В.Г.Гака, С.Д.Кацнельсона, Н.З.Котеловой, В.В .Морковкина, М.Д.Степановой, Д.Н.Шмелева, Е.В.Рахилиной и др. В исследованиях этих авторов указывается на тот факт, что реальная сочетаемость слов обусловливается как собственно лингвистическими, так и экстралингвистическими факторами. Многоаспектное изучение сочетаемости нашло отражение и в разработке таких понятий, как дистрибуция, валентность и собственно сочетаемость в различных ее видах. При этом под сочетаемостью понимается "свойство языковых единиц сочетаться при образовании единиц более высокого уровня; это одно из фундаментальных свойств языковых единиц, отражающее синтагматические отношения между ними" [ЛЭС 1990: 483].
Термин "валентность" в лингвистике толкуется как "способность слова вступать в синтаксические связи с другими элементами" [ЛЭС 1990: 79-80].
Наиболее полно теория валентности обоснована в трудах немецких языковедов, в частности у Г.Хельбига [Не1Ы§ 1969], который предлагает выделять три уровня валентности - логическую, семантическую и синтаксическую, где логическая валентность подразумевает внеязыковое отношение между понятийными содержаниями, семантическая валентность выявляется на основе совместимости и сочетаемости семантических компонентов (признаков, сем). Синтаксическая валентность предусматривает облигаторную или факультативную заполняемость открытых позиций определенного числа и вида, различную в отдельных языках (ср. разделение С.Д.Кацнельсоном валентности на формальную и содержательную, где первая "связана с определенной словоформой и обусловлена элементами синтетической морфологии в данном языке", вторая - "зависит исключительно от значения слова" [Кацнельсон 1987: 21]). Теория валентности Г.Хельбига включает параметры активности/ пассивности (разработка данной проблемы нашла отражение и в трудах Ю.Д.Апресяна, И.М.Богуславского и др.). Под активной (центробежной) валентностью понимается "способность подчиняющего слова иметь при себе определенные открытые позиции, которые заполняются (или должны заполняться) другими зависимыми от него словами. В противоположность активной пассивная (центростремительная) валентность - это способность зависимого слова присоединяться к подчиняющему слову, заполнять при нем открытую позицию" [Хельбиг 1978: 157].
Вопрос о валентности и сочетаемости в современной лингвистике до сих пор является спорным. С одной стороны, наблюдается отождествление этих двух понятий, с другой - их дифференциация, где сочетаемость трактуется как более широкая категория [Ю.Д, Апресян, Н.Д.Арутюнова, С.Д.Кацнельсон, В.В.Морковкин, Д.Н.Шмелев и др.]. Так, В.В.Морковкин вводит понятие собственной и несобственной сочетаемости: если собственная сочетаемость актуализирует семы, отражающие специфику денотата слова ("характерна именно для данной лексико-семантической единицы"), то несобственная сочетаемость конкретизирует любые другие смысловые стороны лексемы ("характеризует не отдельность слова, а его принадлежность к определенной лексико-семантической (идеографической, тематической) группе") [Морковкин 1984: 5-15]. С этой точки зрения несобственная сочетаемость может вбирать в себя и коннотативные смыслы, приводящие к возникновению переносных значений, эстетически и коммуникативно значимых.
Сочетаемость слов определяется грамматическими, лексическими и семантическими факторами, и в соответствии с этим выделяются морфо-синтаксическая сочетаемость, зависящая от принадлежности слова к части речи и от его грамматической формы; семантическая сочетаемость, учитывающая семантическое согласование, когда в значении соединенных между собой слов должна присутствовать общая сема (синтагмема) [Гак 1972: 380-381]; и лексическая, которая проявляется в избирательности лексем [Апресян 1974: 60-67]. При этом лексическая сочетаемость, по Н.З.Котеловой, делится на абсолютную и относительную, где первая предполагает информацию о том, что данное слово сочетается только с одним-двумя другими словами, вторая - отражает реляционные свойства слова и является своеобразной регламентацией сочетаемости [Котелова 1975: 53].
В теории сочетаемости принято выделять свободные и несвободные (устойчивые) связи слов. Так, В.В.Виноградов, указывая на качественные различия между ними, считает, что свободные значения (прямые номинативные) имеют неограниченный характер сочетаемости, в то время как несвободные (производные номинативные, фразеологически связанные, синтаксически обусловленные) ограничены и замкнуты в своих связях и проявляются лишь в сочетании со строго определенными словами, "в узкой сфере семантических отношений" [Виноградов 1977: 176]. Характеризуя специфику коннотативно-смысловой сочетаемости слов, лежащей в основе формирования несвободных сочетаний, В.Н.Телия выявляет ограничения, связанные с избирательностью опорных наименований, и способность или неспособность значений этих наименований "актуализировать те или иные коннотации, неконтрадикторные для их содержания" [Телия 1981: 247].
Е.В.Рахилина, изучая сочетаемость предметных имен, полагает, что даже в зонах, традиционно считавшихся представляющими свободную сочетаемость имен, обнаруживаются существенные ограничения и достаточно строгие правила, задающие границы сочетаемости", и что "все свойства объектов рассматриваются и описываются в языке не вообще, а только в процессе естественного для данного объекта процесса функционирования, т.е. фактически - в процессе использования его человеком" [Рахилина 2000: 337-339].
Следует отметить также, что в зависимости от позиции выделяется сочетаемость контактная (при соположении языковых единиц) и дистантная (на расстоянии). И.П.Слесарева "ближние" как наиболее сильные синтагматические связи соотносит с понятием минимального расстояния между словами (контактные слова), связь между которыми строится на семантическом согласовании, понятие же "дальние" связи применяет к словам, находящимся на более или менее значительном расстоянии от исходного слова и реализующимся в развернутом контексте (дистанционные слова) [Слесарева 1984: 26-35].
Наиболее изученной оказалась глагольная валентность, так, Л.Теньер относит понятие валентности только к глаголу и определяет ее как число актантов, которые может присоединять глагол, в связи с чем различаются авалентные, одновалентные, двухвалентные и трехвалентные глаголы. Такая трактовка валентности восходит к логике предикатов и основывается на вербоцентрической гипотезе предложения. В современном языкознании развивается более широкое понятие валентности как "общей сочетательной способности слов и единиц иных уровней" [ЛЭС 1990: 79-80]. Г.Хельбиг, сопоставив глагольную и именную валентность, выяснил, что глагол, будучи конституирующим членом предложения, обычно обладает активной валентностью и поэтому может быть только носителем валентности, в то время как имена прилагательные и существительные обладают как активной, так и пассивной валентностью, т.к. они могут выступать, с одной стороны, в качестве носителей валентности, а с другой стороны, в качестве партнеров. Сравнение валентности глаголов, прилагательных и существительных свидетельствует о наличии тождества в логико-семантической валентности и различиях в синтаксической валентности [Хельбиг 1978: 170-171; 209-211].
Что касается именной валентности и сочетаемости, то, как отмечено в работе Н.А.Андрамоновой, на потенциальные способности имен существительных сочетаться с глаголами в свое время обратил внимание еще Н.В.Крушевский, писавший, что "возбуждают друг друга такие слова, как собака и лаять, лошадь и ржать и проч.; слова "он через улицу лошадь под уздцы" возбуждают в нашем уме слово "ведет" [Андрамонова 2001: 36].
В настоящее время существует целый ряд исследований по проблемам именной валентности и сочетаемости, так, в работе Н.Д.Арутюновой рассматривается несвободная сочетаемость имен, принадлежащих к эмоциональной сфере человека, на основе различных образных представлений, метафоры [Арутюнова 1986].
При рассмотрении валентности субстантивов интересным представляется изучение шкалы атрибутивной валентности субстантивных слов, введенной В.И.Фурашовым, которая учитывает принадлежность слова к той или иной части речи, к известному лексико-грамматическому разряду внутри данной части речи, связь с характером референции, с отношением к категории определенности неопределенности, с его автосемантичностькЛ синсемантично-стью, с характером речевой конкретизации, со способностью выражать денотативное или сигнификативное значение, с тяготением к теме или реме в высказывании, с синтаксической функцией в предложении и порядком следования его членов [Фурашов 1984, 21-23].
Настоящая диссертация подключается к серии исследований, выполненных в Казанском государственном университете по проблемам синтагматики языковых единиц (под руководством Н.А.Андрамоновой), - это кандидатские диссертации В.С.Дмитриевой "Лексико-семантическая сочетаемость имен, называющих атмосферные явления в русском языке" [Дмитриева 1985], Э.В.Чуевой "Лексико-семантическая сочетаемость имен, называющих стихийные природные явления" [Чуева 1997] и др. Важно отметить и то, что в указанных работах сделан крен в сторону изучения функционирования слов семантического поля "Природа" в художественной речи.
Аспекты исследования парадигматики и синтагматики художественных текстов остаются в зоне повышенного внимания лингвистики конца XX - начала XXI вв., так как комбинаторика слов наиболее свойственна стилю художественной литературы и наиболее ориентирована на языковую личность. Еще великий
A.С.Пушкин писал, соотнося мысль и слово: "Разум неистощим в соображении понятий, как язык неистощим в соединении слов" [Пушкин. Собр. соч. в 6 т., т.5, 1969: 454]. Как отмечает Лесскис, "синтагматические связи выражены в тексте эксплицитно и всегда принадлежат одному уровню, число их конечно, поскольку конечен сам текст, в то время как парадигматические отношения "могут связывать элемент текста любого уровня с внетекстовым явлением любого уровня" [Лесскис 1982: 431-434], вызывать неоднозначное толкование смысла. При рассмотрении сочетаемости художественного слова несомненную значимость имеют положения
B.В.Виноградова, Г.О.Винокура, Н.К.Гея, Б.А.Ларина, А.А.Потебни, А.М.Пешковского, Б.В.Томашевского, Ю.Н.Тынянова и др. о семантической многозначности, о наличии смысловых приращений, взаимодействии прямых, переносных и имплицитных смыслов, образности, об эстетической ценности слова в контексте художественного целого и др.
При этом в поэзии, как известно, эстетическая функция слова получает наиболее полную реализацию, где ему отводится главенствующая роль, синтаксис находится в подчинении у ритмической организации. Это приводит к появлению у поэтического слова особой смысловой нагрузки, неоднозначности. Ограниченность размера строки, несоотнесенность строки с предложением, стихотворный размер приводят к тому, что происходит актуализация смысла каждого отдельного слова, слова становятся значимыми сами по себе. Таким образом построенная речь максимально приспособлена для выражения авторского отношения, авторского внутреннего мира, авторского взгляда на жизнь. Как отмечает Дерен Бикертон, "наши языковые ощущения приспосабливаются к тому виду текста, который мы в данный момент воспринимаем. Если в стихах мы встречаем такие слова, как луна, роза, осень, то мы склонны связывать их скорее с понятиями - недосягаемая красота, совершенная красота или увядание, нежели со значениями спутник Земли, разновидность цветка, время года" [Дерен Бикертон].
Проблемы изучения художественного стиля стимулируются антропоцентрическим подходом к языку. Постановка вопроса о том, что язык художественного произведения есть результат индивидуально-авторского видения объективного мира, принадлежит В.В.Виноградову, отмечавшему, что "индивидуальный стиль писателя - это система индивидуально-эстетического использования свойственных данному периоду развития художественной литературы средств словесного выражения. Основой стиля, его душой является язык. Нет языка - нет писателя. В стиле писателя, соответственно его художественным замыслам, объединены, внутренне связаны и эстетически оправданы все используемые художником языковые средства" [Виноградов 1963: 71;1980].
При этом под идиостилем, вслед В.А.Пищальниковой, нами понимается "система логико-семантических способов репрезентации доминантных личностных смыслов концептуальной системы автора, объективированная в эстетической речевой деятельности, предполагающей индивидную трансформацию языковых выражений" [Пищальникова 1992: 66-68].
Несмотря на значительное количество работ в области функционирования художественного слова, проблема исследования синтагматических и парадигматических связей слов остается актуальной, тем более при изучении языка выдающихся мастеров художественного слова, таких, как И.А.Бунин.
Язык произведений И.Л.Бунина как образец классической традиции, отличающийся огромной силой изобразительности, благородством и строгостью формы, точностью и живописностью в изображении картин природы, привлекал и привлекает внимание ученых. Исследователи творчества И.А.Бунина [В.Н.Афанасьев, А.К.Бабореко, И.П.Вантенков, А.А.Волков, Н.К.Гей, В.А.Гейдеко, Л.М.Грановская, Л.К.Долгополов, А.Измайлов, Л.В.Крутикова, В.В.Краснянский, В.В.Красноярский Н.М.Кучеровский, В.Я.Линков, Н.М.Любимов, О.Н.Михайлов, В.Нефедов, Н.А.Николина, В.С.Сидорец и мн. др.] отмечают своеобразие его идиостиля, состоящее в "чувственном воссоздании красоты мира", стремлении достичь в изображении явлений предельной ощутимости и вплотную приблизить их к читателю, в особой внутренней музыкальности прозы, ее метафоричности, поэтической образности и ритмизированности, повышенной субъективности, преобладании лирического начала, а также в слиянии природы и человека в пейзажных описаниях, рет-роспективности, сжатости, лаконичности, сгущенности слова и т.д.
В ряде монографических работ по творчеству И.А.Бунина [Н.М.Кучеровский, О.Н.Михайлов, В.В.Нефедов, В.Н.Афанасьев и др.] указывается на то, что по складу своего "поэтического темперамента" он создает неповторимо своеобразные и вместе с тем необычайно точные картины природы, передавая элегически грустное звучание или наполняя пейзаж жизнеутверждающим настроением. О.Н.Михайлов подчеркивает, что пейзажная лирика И.А.Бунина глубоко национальна и "крепкой закваской этого явились впечатления от родной Орловщины, Подстепья, среднерусской природы. Разумеется, они были лишь родником, давшим начало большой реке, но родником сильным и чистым. Осень, зима, весна, лето - в бесконечном круговороте времени, в радостном обновлении природы черпает Бунин краски для своих стихов. Его пейзажи обретают удивительную конкретность, растения, птицы - точность обозначений [Михайлов 1967: 508-509]. Как отмечает В.А.Приходько, "его обширный лирический календарь природы утверждает неповторимую ценность всякой минуты, прожитой человеком под открытым небом, в деревне, среди лесов и лугов" [Приходько 1988: 152].
Бунинские произведения часто называют "речью живоиисца, который отложил кисть, чтобы словами показать органически присущее ему отношение к миру", что дает "предельно телесную картину, избавленную от ухищрений языка" [Нефедов 1973: 16]. Об изобразительности стиля Бунина писали, что он передает "жизнь настроений", но не "жизнь идей", ничего не говорит о чувстве, и даже в лирике он не столько выражает, сколько вызывает их в читателе, живописуя [Гей 1975: 357].
Следует обратить внимание на то, что традиции реализма, которые И.А.Бунин наследовал и стремился сохранить, воспринимались им сквозь призму сложного, переходного времени, в котором ему пришлось жить. В его сознании рубеж веков представлялся гранью, которая разделила две эпохи, два мироощущения. Исследователи делят творчество И.А.Бунина на несколько периодов: в 90 - нач. 900-х гг. "ведущим началом является поэзия, лирика" [Михайлов 1967: 51-52], в этот период наблюдается стремление Бунина сблизить поэзию с прозой. В 900-е гг. Бунин отходит от лирического стиля ранней прозы, в произведениях тех лет нашли выражение драматические раздумья писателя о России, ее будущем, о судьбах народа. К концу 900-х гг. бунинский лиризм все чаще контрастно чередуется с суровым стилем - "то суховатым, энергичным, сжимающим описание до двух-трех характерных черт, то сочным, красочным от обилия сменяющихся оттенков" [Михайлов 1967: 82]. В произведениях этого времени усиливается ощущение катастрофичности человеческой жизни, чувство одиночества человека в мире, вызванное настроениями личной, сословной, классовой трагедии в связи с событиями, происходящими в России, что затем предопределило основную тематику эмигрантских рассказов Бунина 20-х гг. "Проза теперь вновь соединяется, сплавляется с лирикой" [Михайлов 1967: 154], передавая поток жизненных ощущений автора. Произведения этого периода проникаются настроениями безысходности личного существования и являются "поэтическим преображением прошлого в памяти". "Поднебесной метафорой действительности, метафорой любви, молодости и несбывшихся надежд" назвал Ю.Бондарев прозу и поэзию Бунина - "это как бы непрерывное движение от самого себя к родной и ставшей далекой российской земле, без которой не было бы ни художественного чародейства Бунина, ни его превосходных, написанных в эмиграции рассказов, этих непревзойденных шедевров, ни "Жизни Арсенье-ва" с его тоской по утраченной России, ни "Митиной любви" с его печалью по юности, ни его сердитой публицистики, в которой он не признавал и осуждал исторический пожар в России" [Бондарев 1995: 44].
Примечательно, что для исследования творческого наследия И.А.Бунина создан специальный научно-методический центр при кафедре русской литературы XX века Белгородского государственного университета, где ведутся разработки на основе новых архивных материалов и малоизвестных источников с учетом новых научных концепций: традиционное и новое в творческом сознании и художественной практике И.А.Бунина, духовные связи писателя с "исконной" Россией, поэтика и стилистика его прозы, И.А.Бунин, его современники и последователи в современной русской литературе [Благасова 1997].
По мнению ряда исследователей [О.Н.Михайлов, А.М.Вихрян,* И.С.Газер, М.Я.Дымарский, О.В.Сливицкая, и др.], ретроспективность И.А.Бунина органично входит в систему его авторских оценок. А.Твардовский назвал Бунина "великим знатоком "механизма" человеческой памяти, в любую пору года и в любом нашем возрасте властно вызывающим в нашей душе канувшие в небытие часы и мгновения" [Твардовский 1967: 34-36]. Бунинские воспоминания, как показано О.В.Сливицкой, существуют "в эмоциональном поле тоски по навсегда ушедшему", что проявляется прежде всего в том, что детали становятся более выпуклыми, яркими, теряют свое значение временная последовательность событий, разграничение важного и неважного, "все окрашивается тем сложным чувством счастья-страдания, которое неотъемлемо от всего художественного мира Бунина" [Сли-вицкая 1999: 97]. М.Я.Дымарский отмечает, что "коммуникативная ситуация вспоминания" то становится главным сюжетом произведения: "движение мысли вспоминающего - логическое ли, ассоциативное - движет текст от одной воссоздаваемой картины прошлого к другой" (например, "Антоновские яблоки", "Суходол"), то, выступая в качестве прошлого, оказывается разделенной настоящим героев и рождает контраст между самоощущением повествователя в разных сюжетно-временных планах ("Холодная осень", "Руся") [Дымарский 1993; 2001: 230-231].
Несомненный интерес представляют работы В.Н.Афанасьева, Г.С.Бояринцевой, В.П.Ковалева, А.К.Кочеткова, О.Н.Михайлова и других ученых, где указывается на способность И.А.Бунина вскрывать неизведанные возможности, заложенные в традиционном словаре: "Он единственный творец, он просвещенный самодержец в государстве своего творчества. Так вырастают холодные всполохи его прозы. Конечная ее клеточка - слово. Обычное, общеупотребительное, но сочлененное с другими - "из высокого штиля", - оно вдруг обретает утраченную ранее свежесть" {восторженно рыдает осел, томно псы голодные запели, коровы идут с женственной неловкостью и т.д.) [Михайлов 1967: 56]. Как отмечает Г.С.Бояринцева, такие словосочетания являются у Бунина одним из наиболее ярких средств эстетизации текста, они экспрессивны и образны, что связано с обновлением словесных связей и вместе с тем с порождаемой этой новой сочетаемостью контекстуальной многозначностью, новыми семантическими сдвигами, в результате которых нецветовые слова приобретают цветовое значение, слова, не имеющие отношения к звучаниям, становятся обозначениями звуков и т.д. [Бояринцева : 336-345].
Нами приняты во внимание и работы, где освещается темпоральная семантика в языке произведений И.А.Бунина [М.Я.Дымарский, Е.Г.Грудцина, Р.Спивак и др.]. Как считает Р.Спивак, в языке Бунина четко ощущается категория времени, основной стержень "монтажа" отдельных "кадров" (отдельных синтаксических единиц). "Монтажная" природа языка писателя отчетливо проявляется в глаголе, который у Бунина, составляет ядро фразы. Глагол Бунина подчеркивает продолжительность действия, его конец и начало, как бы фиксирует "кратность" действия, его "дискретность" [Спивак 1968: 23-33]. Е.Л.Грудциной рассматриваются константы времени, пространства и цвета. Их основной обобщенно-символический смысл: мгновенное конкретно-локализованное озарение - вневременная, внепро-странственная темнота - передает пафос бунинского отношения к жизни: "мимолетность, неповторимость и доподлинность всего сущего в этот единственный миг бытия и общечеловеческая тайна неизбежного прихода смерти". В жизни героев есть только одно счастье - "мгновенье, которое делает осмысленной всю оставшуюся жизнь. Оно окрашено в яркие, насыщенные тона" [Грудцина 1998].
В последние годы можно отметить устойчивую тенденцию к усилению внимания ученых к художественным текстам, в связи с чем произведения И.А.Бунина являются объектом изучения как в научном, так и в лингво-педагогическом плане. Отдельные произведения ИА.Бунина были предметом всестороннего анализа как с лингвистических, так и с литературоведческих позиций. Композиционный, лексический, стилистический уровни рассказа "Легкое дыхание" привлекали внимание ряда исследователей, в частности, в плане временных перестановок в преодолении фабулы композицией [Выготский 1987:140-156; Жолковский 1992: 130-154]. Е.В.Падучева, анализируя композицию этого же произведения, выявляет в нем традиционность нарратива, несмотря на "прыжки повествователя" в пространстве и времени [Падучева 1996: 412-415]. Л.Ю.Максимов на примере данного рассказа демонстрирует приемы филологического анализа художественного произведения (выявление образного строя, характеристика речевой системы рассказа, его идейно-эстетического содержания и т.п.). [Максимов 1993: 3-12].
Структура рассказа И.А.Бунина "Холодная осень" была предметом анализа в аспекте его композиционной и синтаксической организации, выявления особенностей хронотопа, основных мотивов, распределения языковых средств, с точки зрения лингвострановедческого содержания [Вознесенская, Гулякова, Дымарский, Ильина, Милевская, Нагайцева, Рогова, Рачкова, Шкурина].
В связи с наметившейся тенденцией к развитию текстового подхода данная работа будет нацелена на изучение языка произведений И.А.Бунина в аспекте сочетаемости слов на уровне контактных и дистантных связей.
Актуальность настоящего исследования определяется обращенностью к темпоральной семантике в ее циклическом и художественном преломлении, а также освещением функционирования именной темпоральности в текстовом пространстве произведений И.А.Бунина в аспекте сочетаемости субстантивных обозначений времен года с другими частями речи. Актуальность работы обусловлена также меньшей изученностью именной темпоральности по сравнению с глагольной.
Объектом данной работы явились субстантивы, обозначающие времена и месяцы года, а также реализация их сочетаемости и ассоциативно-образных связей в языке произведений И.Л.Бунина.
Целью настоящей работы является комплексное освещение сочетаемости имен, обозначающих времена и месяцы года, в языке произведений И.А.Бунина.
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих конкретных задач:
• дать парадигматическую характеристику исходных лексем с учетом интегральных и дифференциальных компонентов их значения;
• изучить сочетаемость слов, обозначающих времена и месяцы года, на уровне атрибутивно-предикативных связей адъективного типа в текстовом пространстве произведений И.А.Бунина;
• рассмотреть сочетаемость имен-названий времен и месяцев года на уровне предикативных отношений глагольного типа в языке произведений И.А.Бунина;
• охарактеризовать образную систему в сфере изучаемых имен и соответствующую ей метафорическую сочетаемость в языке произведений И.А.Бунина;
• выявить некоторые закономерности функционирования рассматриваемых лексем во фрагментах бунинских художественных текстов разной регистровой заданности.
В соответствии с поставленными задачами в диссертации используются следующие методы исследования: метод наблюдения, лингвистического описания, методы компонентного и дистрибутивно-текстового анализа имен.
Эмпирической базой исследования послужила картотека объемом около 4000 примеров, отобранных методом сплошной выборки из произведений Ивана Алексеевича Бунина. В целях получения более адекватного представления о функционировании соответствующей семантики приняты во внимание адъективные образования от изучаемых имен.
Научная новизна исследования заключается в выявлении функционального единства слов, обозначающих времена и месяцы года, в определении их семан-тико-синтаксического статуса в языке произведений И.А.Бунина; рассмотрении лексико-семантических групп прилагательных и глаголов, сочетающихся с исходными именами. Новизна исследования заключается также в комплексном подходе к изучению сочетаемостных возможностей именной темпоральной лексики, обозначающей времена года; в определении особой функции ассоциативных слов, соотнесенных с указанными именами, в текстовом пространстве произведений писателя. Полученные выводы пополняют представление о лексико-семантической сочетаемости на уровне контактных и дистантных связей слов и выявляют специфику идиостиля И.Л.Бунина.
Теоретическая значимость данной работы состоит в том, что выдвинутая в ней проблематика решается в русле современных подходов к проблемам семантики и сочетаемости слов: антропоцентрического и концептуально-герменевтического.
Практическая значимость исследования заключается в возможности использования его результатов при разработке лекционных курсов по лексикологии, культуре речи, синтаксису, лингвистическому анализу текста;
• в лексикографической практике: при составлении словарей сочетаемости, эпитетов, словаря языка произведений И.А.Бунина;
• в практике преподавания русского языка как родного или неродного в вузе и школе;
Лексико-семантическая сочетаемость характеризует не только идиолект писателя, но и отражает национальную специфику языка в целом. Разработка данной проблемы имеет общекультурную значимость для понимания и восприятия образности и метафоричности русского языка людьми, для которых данный язык не является родным.
Апробация работы. Основные положения диссертационной работы были изложены в докладах на Всероссийской научно-практической конференции "Сопоставительная филология и полилингвизм" (Казань, 29-31 октября 2002 г.), на международной научной конференции, посвященной 200-летию Казанского университета, "Русская и сопоставительная филология: состояние и перспективы" (Казань, 4-6 октября 2004 г.), на итоговых научных конференциях Казанского государственного университета в 2002-2004 гг., а также отражены в семи публикациях. Работа обсуждалась на кафедре русского языка и литературы в национальной школе филологического факультета Казанского государственного университета.
Структура диссертации отражает объективную логику изложения материала. Работа состоит из введения, трех исследовательских глав, заключения и библиографии.